Ирония судьбы, или Театральный кризис в России

Начну с тезисов:

Есть страна, в стране живёт трудовой народ, народу нужны хлеб и зрелища.

Если народу этому (в том числе инвалидам и пенсионерам) нужно ещё нечто большее, чем просто зрелища, тогда театры переводить на хозрасчёт нельзя, поскольку такой перевод равносилен закрытию подавляющего большинства театров и не только провинциальных.

Если народу уже ничего большего, чем просто зрелища не нужно, тогда театры можно переводить на хозрасчёт, а для хорошей релаксации извилин в башке вполне достаточно будет того, что предлагает телевизор, а именно: голливудовских шедевров, мыльных опер, ток-шоу, отечественных аналогов голливудовских шедевров, трансляций спортивных состязаний, "аншлагов", выпусков новостей, попсы и много-много чего ещё.

Если "отечественные аналоги" захотят когда-нибудь потеснить на мировом рынке голливудовские шедевры, тогда театры переводить на хозрасчёт опять-таки нельзя, поскольку театры это "кузница кадров" для кинематографа, это качество "материала", с которым предстоит (или не предстоит) работать кинорежиссерам. Наконец, театральная драматургия это шанс не штамповать только аналоги, но и предложить некую свою альтернативу (вспомним фильм "Летят журавли").

Если кабинет министров страны одержим идеей мировой глобализации, тогда театры просто необходимо переводить на хозрасчёт и ограничиться всеобщим средним и всеобщим телевизионным образованием (ну, может специальное техническое ещё оставить, так, на всякий случай).

Кризис, который переживает сегодня российский театр, с одной стороны, слишком очевиден, чтобы его не замечать, особенно если вспомнить шестидесятые-семидесятые годы прошлого столетия. С другой стороны, он закономерен, потому что жизнь вокруг такая. Жизнь, которую сначала лишили каких бы то ни было иллюзий, а потом наполнили ушлостью и цинизмом. Условную грань между "сначала" и "потом" можно провести через 1991-й год, реальная начинается где-то в конце 1964-го и куда более размыта. В общем, глубокий творческий кризис театра и особенно театральной драматургии, это нормальная реакция здорового в целом организма на сложившиеся внешние условия. Люди там, мне кажется, сейчас просто больше читают, чем пишут, больше думают и меньше высказываются, происходит своего рода накопление потенциальной энергии. А российский театральный зритель, он часть русского народа, который в массе своей терпелив, - вспомните ещё раз период с 1917-го по 1991-й. Он, народ, когда это необходимо, даже стоек и упрям бывает, как с 41-го по 45-й, хотя...

... Хотя можно понять подростков и то действие, которое оказывает на них пакетик на голове с растворителем от клея "Момент". Можно понять впечатление, которое производит образ Эрнесто Че Гевары или нашего легендарного броненосца на головы бюргеров. Русский народ, переживший в 19-м веке феноменальный, беспрецедентный подъём национальной культуры, сегодня, когда он смотрит на голливудовские или отечественные финтифлюшки понять всё-таки невозможно. Тут либо что-то мистическое, либо из области загадок русской души.

Впрочем, не всё так уж плохо, и где-то далеко-далеко, на самой линии горизонта временами появляются просветы. Вот недавно, например, по телевизору неожиданно проскочило сообщение, что Голливуд якобы заинтересовался одной нашей экранизацией пьесы А. Вампилова, римейк у себя там хотят организовать. Другими словами, появился интерес к тому, что раньше почти не интересовало, интерес к иррациональному, не "наполеоновскому" или, попросту, к человеческому в человеке. Не исключено, что следующим может оказаться Булгаков, к его творчеству даже наш "отец народов и корифей всех наук" испытывал определённую слабость. А вот когда дело дойдёт до Чехова Антона Павловича, в Голливуде может случиться кризис поглубже Карибского или нашего сегодняшнего театрального. Есть подозрение, что эти замкнутые на себя изобретатели велосипедов и открыватели америк просто понятия не имеют о существовании неких планок, достаточно высоко уже поднятых, под которыми нельзя пролезать, а нужно обязательно каждый раз разбегаться и перепрыгивать. Словом, если уровень требовательности к своему творчеству хоть не намного превысит уровень собственных же возможностей, то обязательно случится кризис, и никакой психоанализ тут не поможет.

И вот тогда, может быть, люди в Голливуде ужаснутся тому, что они сотворили с образом женщины на киноэкране за последние 20-25 лет. Шутка ли сказать, но даже древние греки чётко осознавали ту грань, за которой заканчивается эротика или искусство и начинается порнография. Даже "кухаркины дети", если и не понимали отчётливо, то по крайней мере чувствовали, что за эту грань переступать нельзя. Для голливудовской деревенщины имитация половых актов на экране превратилась уже в банальную и скучную обыденность. А ответ на вопрос:"Зачем всё это нужно?"- следует искать не у режиссёров или сценаристов, а у продюсеров и у кассиров в кинотеатрах.

Ну, вот представьте только, что в финальной части нашей хорошей, доброй сказки для взрослых, в "Иронии судьбы...", Рязанову или Брагинскому взбрело бы на ум организовать хэппи-энд на голливудовский манер, то есть уложить в постель сначала Брыльску, потом Мягкова и ......., - и всё очарование сказки, вся иллюзия мигом бы разрушилась. Вместо живой женщины, с её дыханием, с её волосами, слегка касающимися лица партнёра, с её нежностью и хрупкостью получилась бы "Маленькая Вера" или Верунчик маленький такой.

Нет, можно и нужно, обязательно нужно, я уверен, сделать голливудовский римейк и этой доброй сказки. Ну, не умеют они сами там как следует этого делать, не умеют хорошенько спрятаться ни от соцреализма, ни от жестокой и пошлой реальности. Посмотрел я тут недавно одну, с Джулией Робертс и Ричардом Гиром. Посмотрел и понял, что оторванность от нынешней американской действительности как в пространстве, так и во времени, она для сказки только на пользу будет.

И не будет проблем в Голливуде с подбором актёра на роль Ипполита. Уж чего-чего, а красивых, породистых самцов с выражением "ноу проблем" на физиономии там хватает.


А значит более контрастно и выпукло можно будет прорисовать переход от "ноу проблем" к финальной для Ипполита сцене в ванной комнате. Не ожидается слишком уж серьёзных трудностей и с главной героиней. Можно взять ту же Кетрин Зету Джонс и хорошенько поработать с актрисой ещё до начала съёмок. Возможно не только режиссёру, не только визажистам, но и хорошему психоаналитику предстоит поработать.


Дело в том, что выражение лёгкой грусти и печали на лице, с которым появляется на экране Барбара Брыльска, оно особенно трудно именно для голливудовских актрис, которых из "ноу проблем", из врождённого такого оптимизма сразу же переносит куда-то в тоску, депрессию и апатию. Но поймать золотую середину можно, особенно когда есть некий эталон в виде кассеты с записью Рязановского фильма, когда есть время, терпение и желание самой актрисы несколько расширить свой творческий диапазон.

Проблемы и достаточно серьёзные будут, очевидно, с поиском замены Мягкову.


В Голливуде актёров такого плана нет и никогда не было. А у нас, будучи невостребованными последние 15-20 лет, боюсь, они либо спились уже все, либо вымерли как мамонты. Разве вот только в провинциальных театрах ещё поискать. В общем, нужен образ, прямо противоположный Ипполиту и Брыльской, образ, особенно, то есть почти нелепо контрастирующий на фоне этой красивой пары. Весь сюжет построен на контрастах и этот, пожалуй, самым главным будет. Чтобы его усилить, можно, мне кажется, решиться даже на некоторые (небольшие) дополнения к сценарию. Например, показать красивую пару, то есть Ипполита и Брыльску разговаривающими по телефону ещё до сцены с поливом Мягкова из чайника. Ну, то есть пришла, открыла входную дверь и сразу же в коридоре (в прихожей) зазвенел телефон.

А вообще, мелочей или небрежности к мелочам в голливудовском римейке быть не должно. Да, Рязанову было проще. В те времена и в той стране даже кинозритель имел отчасти театральное восприятие. Театральное в том смысле, что если на сцене стоит, допустим, ёлка и сделана эта ёлка из фанеры, и выкрашена зелёной краской, то зритель сидящий в зале не акцентировал слишком уж на ней своё внимание. Это была всего лишь декорация, главное начиналось с появлением на сцене актёров.

Выражения их лиц, их жесты, их голоса, смысл того, о чём они говорили полностью приковывали к себе внимание. С американским зрителем, подозреваю, всё будет намного сложней. Американский зритель более придирчив к деталям. Если он увидит на экране, например, мультипликацию вместо реального автомобиля, крутящегося по льду замёрзшей Невы, у него сразу же появится ощущение, что его надули. То есть заставили в кассе заплатить немалые деньги за малобюджетный фильм. Избавиться от этого неприятного ощущения он уже не сможет до конца фильма. Оно, ощущение обмана и несправедливости, будет постоянно отвлекать от происходящего на экране. И о какой иллюзии, о каком очаровании сказкой тут может идти речь?

Нет, повторяю, мелочей быть не должно, всё должно быть важным. Но ещё более важным является то обстоятельство, что сценарий, написанный когда-то Брагинским и Рязановым (в отличие от всего почти написанного Чеховым для театра) не спровоцирует творческий кризис в американском кинематографе. Напротив, он осторожно и аккуратно приоткроет ещё одну, потайную пока для Голливуда дверь в прекрасное, сказочное и хрупко-иллюзорное.