Родина-Мать

Детство, если пытаться определить для себя смысл этого слова, можно сравнить с самым интересным фильмом, но таким, который не удалось досмотреть до конца, который оборвался на самом интересном месте и потому остался самым интересным навсегда. Маленький человек ложится в кровать, закрывает глаза и желает только одного: чтобы ночь пролетела как можно скорей, и как можно скорей началось продолжение. Но сейчас я хочу рассказать о другом, о том, что было сразу после этого фильма, который, как тогда казалось уже досмотрен и ожидался другой, не менее интересный.

Был конец октября 1977 года. Погода настолько пасмурная, слякотная и промозгло-сырая, что, несмотря на очевидную сезонность происходящего, казалось, сама Природа грустит в этой части планеты о приближении 60-й годовщины Великого Октября. Думалось, что где-то в Бразилии, в Рио-де-Жанейро, в этот самый момент светит ослепительно яркое солнце, и оттого становилось особенно неуютно здесь. Однако люди, большинство людей, похоже, вовсе не замечали грусти где-то там, над ними, в небесах, уже более месяца закрытых сплошной облачностью. Они, как ни в чём не бывало, готовились к торжествам и продолжали заниматься всеми другими, обычными для них делами.

Группу школьников, учеников 8-9 классов, отпустили в этот день из школы пораньше, чтобы успели пообедать, приодеться. В 15 часов все снова собрались в школе, в актовом зале, на генеральную репетицию. Вечером намечалась поездка в райком и торжественное вступление в ряды членов ВЛКСМ. Поэтому снова и снова повторяли устав этой организации, её славный путь, а также когда и за что были вручены те или иные награды. Репетиция, в общем и целом, закончилась, а вот ожидание затянулось. В райкоме шло заседание по поводу подготовки к встрече годовщины, и поэтому просили: "Не волноваться и не звонить, но быть на месте, и когда закончится, они сами нам позвонят". Позвонили часу в девятом, и группа кандидатов в члены ВЛКСМ в самом приподнятом настроении спустилась в раздевалку, вышла на улицу и, в сопровождении старших товарищей, отправилась по направлению к трамвайной остановке.

Сумерки уже сгустились, было темно и сыро, и я, по привычке, плёлся в конце этой небольшой, оживлённо-говорливой толпы подростков. Мыслей в голове не было никаких, не было даже вопросов, а только то, по-армейски сонливое состояние, когда ждёшь приказов и выполняешь их, не особенно вдумываясь в смысл. Детство уже кончилось, причём настолько незаметно, что я и не мог бы сказать, когда и как это произошло. Просто заботливо-ласковых, радостных взглядов взрослых людей становилось всё меньше и меньше, и, наконец, вовсе их не стало. Взаимоотношения с окружающим миром становились всё более сложными, запутанными, всё чаще приходилось замечать, что ты кому-то мешаешь, чего раньше никогда не было или не замечалось. Начиналась взрослая и в чём-то уже самостоятельная жизнь, но странное дело: энтузиазма, как у большинства сверстников, это не вызывало. Жизнь катилась по обычной колее, я старался как можно меньше высовываться, предпочитал плестись в хвосте и по возможности обходить проблемы, а не решать их. Это вполне естественно для семидесятилетнего человека. Но мне было 14, когда я то ли вступал в члены ВЛКСМ, то ли просто плыл по течению.

Райком, в который мы приехали, оказался совмещённым, в нём находились не только партийные, но и комсомольские организации. Зала, где должен был происходить приём, в архитектурном плане не уступила бы и дворцу бракосочетаний. Однако всё портило достаточно скудное убранство её и, в особенности, стол, покрытый кумачовой материей, и за которым сидели члены приёмной комиссии. Весь этот пролетарский аскетизм являлся скорее данью традиции, нежели требованием времени, и производил несколько деланное впечатление. Впрочем, кумачовых косынок на головах не было, да и разговор за столом мало соответствовал предстоящему. Все ждали главного комсомольского секретаря и не начинали.

Ожидание затянулось, и мой школьный товарищ, Мишка Петров, которого последнее время звали не иначе, как Дон Педро (по причине тоненьких чёрных усиков, проступивших под носом и придававшим особую, специфическую выразительность его тонким, и как теперь казалось, насмешливым губам); так вот, этот непоседливый Педро вызвался разыскать отсутствующего секретаря. Не в одиночку, разумеется, на пару со мной. А я хоть и не испытывал ни малейшего желания шастать по райкому в поисках секретаря, однако из врождённой деликатности, молча, понуро поплёлся за ним.

В райкоме было пусто, все двери закрыты, а уборщицы, мывшие полы не знали, да и не хотели ничего знать. Пройдя два или три этажа, попетляв по коридорам, подёргав ручки дверей, Мишка уже начал успокаиваться на мысли, что мы ничего не найдём, и вот тут...

Тяжёлая, обитая кожей дверь беззвучно отворилась, и я увидел Её. Я не ожидал встречи с ней, даже никогда не думал об этом, но, увидав, сразу понял, что это Она. Внешне, она очень похожа была на обычную женщину, выдавало лишь отсутствие каких-либо недостатков, Она была совершенна. Тяжёлая русая коса, в несколько витков уложенная на голове, прекрасные и спокойные глаза с густыми ресницами, смотревшие на нас не с вопросом, а с ожиданием. Тело её можно было назвать полным, но никак не толстым. Что было на нём я уже не помню, да и не имело это никакого значения, - что бы не надела она, всё было бы прекрасно. Сидела она за большим столом в просторной комнате с ковром на полу и кожаными креслами и диваном у стены, сидела рядом с дверью в какую-то другую комнату. На столе стояла печатная машинка, телефоны, чайник электрический, большой перекидной календарь с письменными принадлежностями, баночка с вареньем. Сбоку находился ещё один небольшой столик с каким-то телефонным пультом, на котором горели разноцветные лампочки, и откуда-то из динамика слышались эфирные шорохи, трески и голоса не то милиции, не то пожарных, не то скорой помощи. В одной своей, удивительно прекрасной руке, она держала стакан с чаем в подстаканнике, а другой - что-то давила ложечкой о стенку стакана и неторопливо помешивала.

Ввалились мы без стука и поэтому извинились прежде чем спросить, не знает ли она, где можно найти комсомольского секретаря. И вот тут она заговорила таким же удивительным и прекрасным, из глубины идущим голосом, которым могут говорить разве что оперные дивы из Большого, когда не поют. Она сказала, что нужно пройти вдоль коридора и на первом же перекрёстке свернуть направо - там, в самом конце, напротив туалетов, будет дверь, обитая дерматином, и что за этой дверью и находится наш комсомольский секретарь. Мы очень вежливо, почти в один голос, поблагодарили и пошли.

На перекрёстке вышла небольшая заминка: направо или налево, но тут потянуло сквозняком с правой стороны, - двери туалетов на ночь уборщицы оставляли открытыми, - и мы, свернув направо, очень быстро нашли секретаря. Он сидел в крохотной комнатке прямо на столе и оживлённо беседовал с двумя своими товарищами на стульях и в галстуках. Разговор, судя по всему, был самый непринуждённый и не имел никакого отношения к галстукам. Увидев нас, он, не спрашивая ни о чём, соскочил со стола и пошёл в приёмную комиссию. Хотя правильнее было бы сказать: побежал, - настолько быстро он перебирал своими худенькими мускулистыми ножками. Нам приходилось изрядно семенить, чтобы не отставать от него.

Начался приём, который проходил по-деловому быстро, оперативно: заходишь, вопрос, ответ, рукопожатие и тот самый заботливо-ласковый взгляд, как щемящее воспоминание из детства ..., затем торжественное вручение и "следующего позови". Короче, за полчаса пропустили человек сорок - нашу школу и ещё две.

Возвращались домой в начале одиннадцатого. Ребята, несмотря на длинный и насыщенный событиями день, всё так же неугомонно и оживлённо болтали о чём-то, уже не связанном с райкомом. А я, стоя на задней площадке трамвая, прилип лбом к стеклу, как зачарованный смотрел на огромный, засыпающий понемногу город и думал о Ней. Действительно, пройдёт ещё час или два, и город совсем уснёт. Все уснут, а Она будет там наверное всю ночь сидеть, как у постели больного, и держать руку на пульсе, и всё будет хорошо. Потому что она и есть самая настоящая Родина-Мать, шестидесятая от рождества Октября Великого.

Невесёлые размышления по случаю Старого Нового года.

Если кто-нибудь, когда-нибудь, собирая ягоды и грибы, забредал с лукошком в таинственный полумрак старого елового леса, тот наверняка запомнил немного сказочную, немного сюрреалистическую картину одиноко, особняком торчащих тут и там мухоморов & поганок. Сквозь плотный ковёр из еловых иголок могут пробиваться только они. И у них своя особенная, специфическая эстетика, ничего общего не имеющая с цветами - иррациональная, непонятная и на первый взгляд не очень нужная.

Если, кроме того, вам доводилось бывать в Подмосковье, а также прилегающих областях, то наверняка согласитесь, что в радиусе 100-150 км. от Москвы лучше всего растут и развиваются дачные кооперативы. Красные или зелёные крыши особняком стоящих домов своей архитектурной эстетикой чрезвычайно схожи с тем полусказочным, что торчит неподалёку в еловом лесу. Значительно, то есть на порядок хуже обстоят дела с развитием фермерских хозяйств. За 200-300 км. от Москвы по многим направлениям вообще ничего нового не растёт и не развивается.

Не интересовался специально статистикой, но по моим собственным наблюдениям и ощущениям картина складывается такая: из 115 миллионов гектаров пахотной земли, доставшейся россиянам от коммунистов (без малого по гектару на каждого!), реально возделывается сегодня лишь 1/10 часть. При всём при том я не склонен считать своих соотечественников ленивыми, безынициативными, никчемушными людьми. Я просто не понимаю, почему получив долгожданную свободу, они строят сегодня только дачи, только гаражи, только кооперативные квартиры. Почему они так охотно, увлечённо, иногда самозабвенно занимались этим при коммунистах, мне очень даже понятно. Происходящее именно сегодня никак не укладывается в голове.

Впрочем, давайте рассуждать вместе, рассуждать спокойно и логически.
Сегодня существуют десятки кооперативов строящих дома или дачи, что называется, под ключ. Любой из этих кооперативов в состоянии помимо дома построить ещё и овощехранилище в придачу к нему. Овощехранилище, по архитектурной сути своей, это как хорошо утеплённый гараж на 2, 3 или 4 легковых автомобиля, просто со стеллажами внутри. Добавьте к этому трактор со всеми необходимыми причиндалами, соорудите навес на 4 или 6 столбах для трактора и всей дополнительной оснастки к нему - вот вам и готовое фермерское хозяйство по выращиванию картошки и других корнеплодов.

Рассуждая дальше, зададимся вопросом:
Сбербанк (возглавляемый, кстати, бывшим министром экономического развития РФ) может купить это полностью готовое к работе фермерское хозяйство вместе с 10-15 гектарами земли? - вне всякого сомнения, может. Допустим, уже купил за 200 тыс. долларов. А может потом продать какому-нибудь трудоспособному мужику с молодою женой за 300 тыс., но с рассрочкой платежей на 15-20 или 25 лет? - тоже может, даже не сомневайтесь. При ежегодном-то доходе от 20-25 тыс. и до 100 тыс. долларов за такой ипотекой целая очередь из молодых и здоровых мужиков выстроится. Ещё конкурсный отбор производить придётся, почти как в театральное или хореографическое училище.

Небольшое пояснение.
Специфика овощеводства в том, что весной фермер может самостоятельно распахать и засеять в 5-10 раз больше того, что сам же осенью в состоянии собрать. Отсюда 40-50 тонн и соответственно 20-25 тыс. долларов при строго индивидуальной форме трудовой деятельности. И 150-200 тонн или 75-100 тыс. долларов при использовании сезонной рабочей силы, преимущественно в сентябре. Если на законодательном уровне предусмотреть помимо нынешнего, "очередного" возможность дополнительного отпуска за свой счёт в сентябре, то сдаётся мне, что немалому количеству доцентов с кандидатами и просто бывшим студентам захочется тряхнуть стариной. Во всяком случае, 1.5-2 тысячи долларов, неплохой для этого стимул.

И вот он - самый главный, самый неразрешимый вопрос, в который упираются все мои самостоятельные рассуждения: а почему, собственно, ничего такого в России до сих пор не делалось и продолжает не делаться? В чём тут причина? Ведь рентабельность и окупаемость таких, полностью готовых фермерских хозяйств сомнений ни у кого из специалистов не вызывает. Да, зерновые хранилища и зерноуборочные комбайны (в отличие от картофелеуборочных) стоят дороже, но от них и прибыль значительно выше. Более надёжных вкладов населения, чем в развитие своего собственного сельского хозяйства (да, при наших-то территориях!) вообще вряд ли существует.

Наконец, нужен Государству Российскому стабилизационный фонд или не нужен? Ну, а если ещё нужен, тогда чем этот-то плох? - хотелось бы лично у г-на Кудрина спросить. Ведь если государство вложилось в строительство фермерских хозяйств, но не по-маленькому вложилось, не на 200 тыс., а на все свои 200 миллиардов долларов; если оно имеет долговые обязательства сотен и сотен тысяч фермеров в виде ценных бумаг, то, что может помешать ему в случае очередного финансового кризиса продать эти ценные бумаги своему собственному населению или населению других государств? Ведь эти ценные бумаги, эти "долговые расписки", выражаясь по-простому, им верить будут больше, чем деньгам. Поскольку "долговые расписки", не рубли, инфляции не подвержены. Их сколько кому вздумается, не напечатаешь, подсудное дело. На рельсы головой, конечно, не положат, не те времена, но вот варежки или тапочки лет 8 или 10 шить придётся. И, главное: "долговые расписки" по ипотеке приносят ежегодную прибыль, которая полностью защищает счета вкладчиков Сбербанка от инфляции. Труд фермеров и наёмных сезонных работников защищает эти сбережения, если выражаться более корректно.

С другой стороны, стать полноправным собственником своего фермерского хозяйства, то есть получить возможность завещать, продавать, закладывать его и т.д. можно только полностью выплатив ипотеку. Причём, чем раньше, тем с меньшим количеством процентов по кредиту, - тут финансового подвоха или фокуса со списанием долгов не может быть никакого. Если человек по каким-либо причинам передумал, решил бросить сельское хозяйство и вернуться в город (с кем не бывает?), значит, он получит обратно уже выплаченное им в рамках ипотеки, но за вычетом, во-первых, процентов, во-вторых, каких-то штрафных денег, предусмотренных контрактом, плюс выплаты за степень амортизации сельхозтехники. Его место займёт другой, и процесс приватизации собственности начнётся сначала.

Если принять во внимание Госзаказ, который получат в рамках такой ипотеки на ближайшие 15-20 лет российские предприятия, выпускающие трактора, комбайны, оборудование для зернохранилищ и другую строительную и сельскохозяйственную технику, то нетрудно понять, что овчинка выделки стоит. Благодаря рекламе можно в максимально короткие сроки укрепить уверенность всех потенциальных вкладчиков Сбербанка как внутри страны, так и за рубежом, что в течение 15, 20 или 25 лет все долговые обязательства по сельхоз ипотеке будут обязательно выполнены, и Государство Российское, гарантом тому. А значит, общий размер инвестиций в сельское хозяйство страны может в разы превысить государственные 200 млрд. долларов. Всё, в принципе, возможно...

..., просто такого рода интенсивным, форсированным, без традиционного валяния дурака развитием сельского хозяйства России и сейчас никто кроме меня даже теоретически заниматься не хочет. И в обозримом будущем вряд ли возьмутся. Почему так? - вопрос совершенно иного, куда более сложного для меня порядка. И уж точно не в экономической плоскости следует искать ответы на него.